Выставка В.Н. Челинцевой (1906-1981) "Там всюду след души моей…"
| Автор: | Бородина Валентина Ивановна - заведующий филиалом |
Дата мероприятия:
14.01.2016 — 13.02.2016
Стоимость билета: 10 руб.
Хвалынская страница в жизни В.Н. Челинцевой.
Моё заочное знакомство с нашей землячкой Валентиной Николаевной Челинцевой (1906-1981) – художником, скульптором, педагогом, теоретиком искусства, состоялось в детстве, но тогда я ещё не осознавала этого. В конце 1950-х годов мне, тогда маленькой девочке, подарили книгу Д. Нагишкина «Айога» с яркими иллюстрациями, и позже мои школьные представления о народах Севера на уроках истории и географии прочно базировались на этих книжных образах. Конечно, тогда я не задумывалась о том, чьими глазами я учусь постигать мир, связывать в целое отдельные предметы, ощущать взаимосвязь явлений. И лишь теперь, когда вдруг увидишь знакомую с детства иллюстрацию, как будто вспышкой молнии осветится память, и на мгновение перенесёшься в «начало начал». Могла ли я думать, что художник-иллюстратор многих моих детских книг и журнала «Мурзилка» - моя землячка? Даже познакомившись в Хвалынске с Валентиной Николаевной летом 1979 года, я не связывала это имя с детскими впечатлениями. Сама она не касалась в разговорах своих «книжных» работ, которые позволяли ей сводить концы с концами, предпочитая говорить о «взрослом» станковом искусстве, о законах гармонии, о радости творчества. И только после её смерти, знакомясь с подробностями её жизни и творчества, я смогла соединить образ Валентины Николаевны, и без того улыбчивый и добрый, с детскими тёплыми впечатлениями.
Валентина Николаевна Челинцева родилась в Хвалынске в 1906 году. Её отец был хорошим столяром, делал мельничные механизмы, как все хвалынские жители, имел сад. Первые занятия искусством начинались в отрочестве, когда Валя с тележкой ездила за глиной в ближайший овраг, потом месила её ногами во дворе и лепила своих друзей, близких, фигуры животных. Позже, учась в хвалынском педтехникуме, вместе с учащимися она делала «живые картины», которые ставили в клубе, обмазывая участников зубным порошком и подсвечивая бенгальскими огнями. Эти первые скульптуры были замечены в 1923 году Александрой Лукьяновной Яворской, приехавшей из Москвы в Хвалынск от деткомиссии при ВЦИКе по вопросу устройства в бывших черемшанских монастырях колонии для беспризорных детей. Эти первые кульптурные опыты стали своеобразным трамплином в большую жизнь.
К сожалению, лето моего очного знакомства с Валентиной Николаевной – последнее лето её хвалынской жизни. В этот год она продала свою знаменитую дачу-мастерскую в Хвалынске, в которой были написаны Валентиной Николаевной и её многочисленными гостями-художниками замечательные пейзажи, натюрморты, портреты, сказочные образы, вырезанные из стволов деревьев, некогда произраставших здесь же в саду. В хвалынской мастерской она работала каждый год, как только начинались каникулы у сыновей, с весны до осени. Она, как птица, каждую весну «прилетала» в родное гнездо. Её младший брат Александр, живший в Москве, но тоже стремившийся в хвалынскую весну с её праздником света, писал в письмах: «И вот наступает весна, синеет небо, длиннее дни, и внутри всё запело, как и всегда. Хожу и радуюсь, но всё это живёт не на московской закваске. Тоска по виденному и пережитому в детстве и юности, тоска по просторам, залитым солнцем, не уходит из уголков моего сердца. Я, как узник, заперт жизнью в большом и ненужном мне городе. Он мне чужой и я ему чужой. Мы никогда с ним не дружим, хотя и не ссорились… Мне бы не стреноженным хочется походить по лугам и чесаться мордой о пень, усыпанный весенними божьими коровками… Мне бы…Мне бы больше не жить в этом большом городе. Но я и себе не могу объяснить, как всё это сделать. Ведь душа и способность не одно и то же». Эти слова так созвучны чувствам самой художницы, и в ней весна всегда вызывала «острую концентрацию физических переживаний». Она писала в письмах из Хвалынска: «Чудесная весна – расцвела персидская сирень, расцветает белая акация…дышу свежим воздухом с наслаждением! Благодатная весна! Как я люблю это время года!...Пишу Вам письмо, а за окном где-то щёлкает соловушка». И Валентина Николаевна снова и снова мчалась на встречу с удодами, обживающими старый вяз рядом с дачей, с прекрасной распускающейся персидской сиренью, с волжскими разливами, с запахами детства и юности, когда весна «пахла арбузами». Она часто писала хвалынские весенние дворики с цветущими деревьями, сиренью прямо из окна своей дачи, девушек в пейзаже: они такие же цветы, как те, что их окружают. Многие портреты и пейзажи написаны уже в зрелом возрасте, но они наполнены непосредственным юношеским восхищением перед вечной красотой просыпающейся природы и молодости. Не случайно, она писала в эти годы: «Я думаю о жизни – в моём возрасте больше думают о смерти».
Она любила свою дачу, здесь Валентина Николаевна принимала гостей, читала, писала письма своим многочисленным адресатам-ученикам и обдумывала страницы своего так и неизданного трактата «О симфонизме в композиции картины». Светлая, застеклённая летняя мастерская, за окнами которой росли кусты шиповника, золотые шары, флоксы, ромашки, сирень, опустела, а сама дача, стены которой были увиты вьюнами и диким виноградом, построенная после смерти мужа Михаила Антоновича Леженя в 1960-е годы по проекту одного из сыновей (Валентина Николаевна объявила шуточный конкурс на лучший проект дачи победивший проект был воплощён в жизнь), потеряла прежний жилой вид и былую живописную привлекательность. А ещё совсем недавно в летней мастерской звучали голоса её сыновей и внуков, Анны Петровны Радищевой, племянницы художника Льва Алексеевича Радищева, и Татьяны Петровны Боевой – дочери директора Боголюбовского рисовального училища, часто гостившей у Анны Петровны. Бывали в этой мастерской хвалынские художники Василий Васильевич Дудаков, которого она считала одним из самых одарённых своих учеников и Сергей Серов, тогда ещё делавший первые шаги в большое искусство, занимавшийся книжной графикой, как и Валентина Николаевна. Он-то и сделал рисунок этой мастерской в один из летних дней, а Валентину Николаевну изобразил за этюдом на хвалынской улице.
Она несла свет в себе и каждый, кто оказывался рядом с ней, начинал тоже светиться, пусть и отражённым светом. Обрубив свои хвалынские корни, Валентина Николаевна тосковала о городе, с которым была связана всю жизнь, живописные окрестности которого были главными «персонажами» её картин, акварелей, фоном многих книжных иллюстраций. Она писала своим хвалынским адресатам, в частности Л.Л. Спицыной: «Я люблю Хвалынск и его природу! Когда Вы описываете остров и места у Ершовки, я ярко представляю всё, и мне становится тепло на душе… Пишите почаще – через Вас я вижу родину». Уже в марте 1980 года, через несколько месяцев после продажи дачи, она жалеет о своём опрометчивом, труднообъяснимом поступке и пишет директору хвалынского краеведческого музея Фёдору Григорьевичу Пичиенко: «Ищите мне маленький домик – куплю!». В этом восклицательном знаке в конце фразы – крик души художницы. Без этих хвалынских, питающих её творчество, корней она умрёт через два года. По словам Валентины Николаевны, в последние годы она «жила, как птица, у которой разорили гнездо…». Русская ностальгия – это особое специфическое состояние нашей души, её особый настрой. Ностальгия – это не только тоска по родине за её рубежами, но она, как «внутренняя эмиграция», может развиться у человека и за «пределами Садового кольца» или, как в случае с Валентиной Николаевной, за пределами Хвалынска. В последние годы жизни ностальгия, как физический недуг, поразила её. И чем острее было её взаимонепонимание с окружающим миром, тем фатальнее и невыносимее ностальгия. Брат Валентины Николаевны Александр, с тем же «диагнозом», писал ей из Москвы: «Ты помнишь наше детское нетерпение и удовольствие: мы делали в светёлке пельмени с начинкой из сырой картошки, нарезанной мелкими кубиками. Целые противни, а потом, обжигаясь, наедались ими до отвалу! Хочу быть маленьким, хочу в детство, хочу к маме, к папе, в светёлку, во флигель, в сад, в огород, хочу проспать Новый год, как в детстве, хочу в Хвалынск…». Вот такое оно – притяжение Хвалынска!
110-летний юбилей Валентины Николаевны отмечен в родном городе выставкой «Там всюду след души моей…». На выставке представлена графика (акварели, офорты, пастели) из фондов музея К.С. Петрова-Водкина. Одна из учениц Валентины Николаевны писала ей в письме: «Большие деревья имеют глубокие корни и богатую крону. Вот так и Вы, Валентина Николаевна, представляетесь мне таким деревом, над которым разрослась богатая крона. И шумит эта крона, и поёт свои песни под ветром жизни, порой, не замечая и заслоняя от Вас лучи солнца, которые греют и дают Вам жизнь. Но в том-то секрет жизни, что если бы не было таких сильных, крепких деревьев, то и не было бы жизни на земле».
Моё заочное знакомство с нашей землячкой Валентиной Николаевной Челинцевой (1906-1981) – художником, скульптором, педагогом, теоретиком искусства, состоялось в детстве, но тогда я ещё не осознавала этого. В конце 1950-х годов мне, тогда маленькой девочке, подарили книгу Д. Нагишкина «Айога» с яркими иллюстрациями, и позже мои школьные представления о народах Севера на уроках истории и географии прочно базировались на этих книжных образах. Конечно, тогда я не задумывалась о том, чьими глазами я учусь постигать мир, связывать в целое отдельные предметы, ощущать взаимосвязь явлений. И лишь теперь, когда вдруг увидишь знакомую с детства иллюстрацию, как будто вспышкой молнии осветится память, и на мгновение перенесёшься в «начало начал». Могла ли я думать, что художник-иллюстратор многих моих детских книг и журнала «Мурзилка» - моя землячка? Даже познакомившись в Хвалынске с Валентиной Николаевной летом 1979 года, я не связывала это имя с детскими впечатлениями. Сама она не касалась в разговорах своих «книжных» работ, которые позволяли ей сводить концы с концами, предпочитая говорить о «взрослом» станковом искусстве, о законах гармонии, о радости творчества. И только после её смерти, знакомясь с подробностями её жизни и творчества, я смогла соединить образ Валентины Николаевны, и без того улыбчивый и добрый, с детскими тёплыми впечатлениями.
Валентина Николаевна Челинцева родилась в Хвалынске в 1906 году. Её отец был хорошим столяром, делал мельничные механизмы, как все хвалынские жители, имел сад. Первые занятия искусством начинались в отрочестве, когда Валя с тележкой ездила за глиной в ближайший овраг, потом месила её ногами во дворе и лепила своих друзей, близких, фигуры животных. Позже, учась в хвалынском педтехникуме, вместе с учащимися она делала «живые картины», которые ставили в клубе, обмазывая участников зубным порошком и подсвечивая бенгальскими огнями. Эти первые скульптуры были замечены в 1923 году Александрой Лукьяновной Яворской, приехавшей из Москвы в Хвалынск от деткомиссии при ВЦИКе по вопросу устройства в бывших черемшанских монастырях колонии для беспризорных детей. Эти первые кульптурные опыты стали своеобразным трамплином в большую жизнь.
К сожалению, лето моего очного знакомства с Валентиной Николаевной – последнее лето её хвалынской жизни. В этот год она продала свою знаменитую дачу-мастерскую в Хвалынске, в которой были написаны Валентиной Николаевной и её многочисленными гостями-художниками замечательные пейзажи, натюрморты, портреты, сказочные образы, вырезанные из стволов деревьев, некогда произраставших здесь же в саду. В хвалынской мастерской она работала каждый год, как только начинались каникулы у сыновей, с весны до осени. Она, как птица, каждую весну «прилетала» в родное гнездо. Её младший брат Александр, живший в Москве, но тоже стремившийся в хвалынскую весну с её праздником света, писал в письмах: «И вот наступает весна, синеет небо, длиннее дни, и внутри всё запело, как и всегда. Хожу и радуюсь, но всё это живёт не на московской закваске. Тоска по виденному и пережитому в детстве и юности, тоска по просторам, залитым солнцем, не уходит из уголков моего сердца. Я, как узник, заперт жизнью в большом и ненужном мне городе. Он мне чужой и я ему чужой. Мы никогда с ним не дружим, хотя и не ссорились… Мне бы не стреноженным хочется походить по лугам и чесаться мордой о пень, усыпанный весенними божьими коровками… Мне бы…Мне бы больше не жить в этом большом городе. Но я и себе не могу объяснить, как всё это сделать. Ведь душа и способность не одно и то же». Эти слова так созвучны чувствам самой художницы, и в ней весна всегда вызывала «острую концентрацию физических переживаний». Она писала в письмах из Хвалынска: «Чудесная весна – расцвела персидская сирень, расцветает белая акация…дышу свежим воздухом с наслаждением! Благодатная весна! Как я люблю это время года!...Пишу Вам письмо, а за окном где-то щёлкает соловушка». И Валентина Николаевна снова и снова мчалась на встречу с удодами, обживающими старый вяз рядом с дачей, с прекрасной распускающейся персидской сиренью, с волжскими разливами, с запахами детства и юности, когда весна «пахла арбузами». Она часто писала хвалынские весенние дворики с цветущими деревьями, сиренью прямо из окна своей дачи, девушек в пейзаже: они такие же цветы, как те, что их окружают. Многие портреты и пейзажи написаны уже в зрелом возрасте, но они наполнены непосредственным юношеским восхищением перед вечной красотой просыпающейся природы и молодости. Не случайно, она писала в эти годы: «Я думаю о жизни – в моём возрасте больше думают о смерти».
Она любила свою дачу, здесь Валентина Николаевна принимала гостей, читала, писала письма своим многочисленным адресатам-ученикам и обдумывала страницы своего так и неизданного трактата «О симфонизме в композиции картины». Светлая, застеклённая летняя мастерская, за окнами которой росли кусты шиповника, золотые шары, флоксы, ромашки, сирень, опустела, а сама дача, стены которой были увиты вьюнами и диким виноградом, построенная после смерти мужа Михаила Антоновича Леженя в 1960-е годы по проекту одного из сыновей (Валентина Николаевна объявила шуточный конкурс на лучший проект дачи победивший проект был воплощён в жизнь), потеряла прежний жилой вид и былую живописную привлекательность. А ещё совсем недавно в летней мастерской звучали голоса её сыновей и внуков, Анны Петровны Радищевой, племянницы художника Льва Алексеевича Радищева, и Татьяны Петровны Боевой – дочери директора Боголюбовского рисовального училища, часто гостившей у Анны Петровны. Бывали в этой мастерской хвалынские художники Василий Васильевич Дудаков, которого она считала одним из самых одарённых своих учеников и Сергей Серов, тогда ещё делавший первые шаги в большое искусство, занимавшийся книжной графикой, как и Валентина Николаевна. Он-то и сделал рисунок этой мастерской в один из летних дней, а Валентину Николаевну изобразил за этюдом на хвалынской улице.
Она несла свет в себе и каждый, кто оказывался рядом с ней, начинал тоже светиться, пусть и отражённым светом. Обрубив свои хвалынские корни, Валентина Николаевна тосковала о городе, с которым была связана всю жизнь, живописные окрестности которого были главными «персонажами» её картин, акварелей, фоном многих книжных иллюстраций. Она писала своим хвалынским адресатам, в частности Л.Л. Спицыной: «Я люблю Хвалынск и его природу! Когда Вы описываете остров и места у Ершовки, я ярко представляю всё, и мне становится тепло на душе… Пишите почаще – через Вас я вижу родину». Уже в марте 1980 года, через несколько месяцев после продажи дачи, она жалеет о своём опрометчивом, труднообъяснимом поступке и пишет директору хвалынского краеведческого музея Фёдору Григорьевичу Пичиенко: «Ищите мне маленький домик – куплю!». В этом восклицательном знаке в конце фразы – крик души художницы. Без этих хвалынских, питающих её творчество, корней она умрёт через два года. По словам Валентины Николаевны, в последние годы она «жила, как птица, у которой разорили гнездо…». Русская ностальгия – это особое специфическое состояние нашей души, её особый настрой. Ностальгия – это не только тоска по родине за её рубежами, но она, как «внутренняя эмиграция», может развиться у человека и за «пределами Садового кольца» или, как в случае с Валентиной Николаевной, за пределами Хвалынска. В последние годы жизни ностальгия, как физический недуг, поразила её. И чем острее было её взаимонепонимание с окружающим миром, тем фатальнее и невыносимее ностальгия. Брат Валентины Николаевны Александр, с тем же «диагнозом», писал ей из Москвы: «Ты помнишь наше детское нетерпение и удовольствие: мы делали в светёлке пельмени с начинкой из сырой картошки, нарезанной мелкими кубиками. Целые противни, а потом, обжигаясь, наедались ими до отвалу! Хочу быть маленьким, хочу в детство, хочу к маме, к папе, в светёлку, во флигель, в сад, в огород, хочу проспать Новый год, как в детстве, хочу в Хвалынск…». Вот такое оно – притяжение Хвалынска!
110-летний юбилей Валентины Николаевны отмечен в родном городе выставкой «Там всюду след души моей…». На выставке представлена графика (акварели, офорты, пастели) из фондов музея К.С. Петрова-Водкина. Одна из учениц Валентины Николаевны писала ей в письме: «Большие деревья имеют глубокие корни и богатую крону. Вот так и Вы, Валентина Николаевна, представляетесь мне таким деревом, над которым разрослась богатая крона. И шумит эта крона, и поёт свои песни под ветром жизни, порой, не замечая и заслоняя от Вас лучи солнца, которые греют и дают Вам жизнь. Но в том-то секрет жизни, что если бы не было таких сильных, крепких деревьев, то и не было бы жизни на земле».
Комментарии: 0
Вы будете первым, кто оставит свой комментарий!
Наши партнеры
