На протяжении долгих семи лет с осени 1916 по июнь 1923 года К.С. Петров-Водкин был оторван от родного дома в Хвалынске. Только редкие письма, прорывавшиеся сквозь боевые действия и разруху гражданской войны, свяжут художника с родиной. Кузьма Сергеевич находит возможность в это тяжелейшее время посылать матери денежные переводы, а Анна Пантелеевна умудряется отправлять посылки: вязаные носки и перчатки, сухари, крыжовник, яблоки...

Во всех письмах Петрова-Водкина к матери в эти годы звучит отчаянная тоска по родине: «А там, Бог даст, сдадутся немцы, летом и приехать можно будет на милую Красулинку» (26 марта 1917 г.); «Ну, как Красулинка? Вот бы подышать с часок на террасе!» (2 июня 1917 г.); «Мечтаю весной выбраться отсюда пораньше, если живы будем, думаю, что мы с Шурой серьезно за сад возьмемся. Мальчика, Александр Иванович, не продавай ни за сколько! Хорошая лошадь, а потом память о папе – хранить будем!» (30 ноября 1917 г.); «Много думаю и вспоминаю о тебе… В другое время хоть бы на Рождественские каникулы съездил бы повидать тебя, да ведь зимой, думаю от Вольска не добраться теперь на лошадях. Уж, что Бог даст до весны, если живы будем» (12 декабря 1918 г.).

Анна Пантелеевна некоторое время жила одна. Племянников, воспитанных ею с малых лет, жизнь разбросала: Иван вместе с Р.Ф. Мельцером эмигрировал сначала в Германию, затем в США, Дуня с 1915 года работала фельдшером в одном из сёл за Волгой, Мотя стала учительницей и преподавала в селе Елшанка Хвалынского уезда, Александр был мобилизован Красной армией и служил на санитарном поезде. Чтобы избавиться от одиночества и не умереть с голоду, Анна Пантелеевна стала пускать квартирантов, называя их «нахлебники»: плату за проживание брала мизерную – только на хлеб. Известно, что в эти годы в передней половине дома Петровых-Водкиных жила семья академика архитектуры Владимира Васильевича Суслова. Сусловых привели в Хвалынск тревожные события революции и гражданской войны. В селе Сухая Терешка Хвалынского уезда у жены архитектора Любови Михайловны было небольшое имение, где они пытались укрыться от лихолетья. Лишившись усадьбы, Любовь Михайловна с матерью и шестерыми детьми перебралась в Хвалынск. К.С. Петров-Водкин в ноябре 1919 года в письме матери отмечает: «Архитектора Суслова знаю». Вероятно, именно тогда семья Владимира Васильевича поселилась в доме Петровых-Водкиных. Об этом вспоминала позднее дочь архитектора Анна Владимировна, она запомнила арку в большой комнате дома и строгую бабушку Анну Пантелеевну. Сусловы сменили несколько квартир в Хвалынске, от сыпного тифа умерли Любовь Михайловна и её мать, а затем и сам Владимир Васильевич Суслов. На хвалынском кладбище сохранилась его могила.

Трагические утраты не обошли и дом Петровых-Водкиных: в начале 1920 года не стало Федосьи Антоньевны - бабушки художника по линии матери, а в 1921 году скоротечная чахотка унесла жизнь двоюродной сестры Моти.

27 июня 1921 года Кузьма Сергеевич в составе экспедиции в Среднюю Азию на поезде проехал через Сызрань - в «восьмидесяти верстах» от Хвалынска. У художника не было возможности посетить родной город и повидаться с матерью, но даже сам волжский воздух и пейзажи вызвали у него необыкновенный прилив сил, он сообщает жене: «Подъезжаю к Сызрани. Вечером переедем Волгу. Не жарко. Какой воздух! Сегодня утром при выходе из вагона я был совершенно опьянён… Чувствуется запах полыни, которую мы нарвали... Мы любуемся видом берегов моей родной реки. Мои ученики так же, как птицы, выпущенные из клетки. Они сравнивают эти виды с моими пейзажами».

Наконец в июне 1923 года Петров-Водкин, находясь по делам в Москве, смог съездить на неделю в Хвалынск. Какой радостью от долгожданной встречи с родиной наполнено его письмо жене от 15 июня 1923 года, с каким восторгом он описывает чистоту дома матери, белых овечек с голосом его дочери Лёнушки, садик с цветами и банькой, переулок перед домом и, конечно, дачу Красулинку: «Пропитанный ароматом воздух, соловьи, деревья, которые очень выросли, вид с нашей террасы на зелёные и беловатые горы, дорога, вымощенная моим отцом от дома до кухни, твоя комната с выходящим на Волгу балконом – всё это ещё прекраснее, чем было…». Кузьма Сергеевич понимает, сколько сил и старания приложили его мама и двоюродный брат Шура, чтобы сохранить и приумножить богатства Красулинки. Художник мечтает о том времени, когда хвалынская природа будет дарить счастье ему вместе с женой и дочерью: «Всякий раз, как я смотрю на дом, мне кажется, что ты на террасе, и слышится твой голос, и, когда я представляю себе мою дочь около твоей юбки, я схожу с ума». Уехав в Петроград, Петров-Водкин задумывается о необходимости приобретения в Хвалынске лошади для поездок на дачу и ухода за большим участком земли. В условиях безудержной инфляции сделать это сложно. Вот строки из его письма матери от 25 декабря 1923 года: «Если сумеет Шура, то пусть начнет лошадь покупать, из 40 миллиардов можно уплатить часть. Ведь теперь на червонные исчисления продавец не теряет, если и в рассрочку платишь, а у меня на днях может быть получка – пришлю еще. Не представляю, сколько теперь стоит лошадь!». Лошадь не купили, да и разлука художника с родиной снова затянулась. В 1924 году Петров-Водкин вместе с женой и дочерью уехал на год в командировку во Францию. В 1928 году художник тяжело заболел – у него был обнаружен туберкулёз лёгких, острая фаза заболевания требовала постоянного медицинского наблюдения. Отлученный запретом врачей от живописи, Кузьма Сергеевич обратился к литературе и написал автобиографическую повесть «Хлыновск». В марте 1931 года он посылает матери посылку и письмо с пояснениями: «Шлю тебе мою книгу. Это за два года болезни что я написал. Книг должно быть три. Я, как видишь, и назвал его не Хвалынск, чтоб иметь возможность рассказать вообще об уездном городке, так чтоб сделать из этого художественную вещь. Имена сохранил только моих близких. Прошу любить и миловать».

Вскоре состоялась долгожданная встреча с родными. Кузьма Сергеевич с семьей приехал в Хвалынск в начале июня 1931 года. И снова его пребывание в родном городе дарит художнику подлинное счастье. Об этом мы может судить благодаря необыкновенно образному описанию Петровым-Водкиным своего хвалынского отдыха в письме другу, писателю В.Я. Шишкову: «Сидим мы в Африке: 55 градусов на солнце и до 38 в тени и ни одного дождика. С детства запомнил только такую жару, да в 1914 году было нечто хлыновскоподобное. Повертело и злаки, и сраки (сороки) в небывалом количестве стрекочут по лесу с открытыми клювами. Воробьи-нахалы на столе в чашки лезут – питье ищут, словом, благорастворение воздухов, специально для нас приготовленное. Лёнушка – негритенок от солнца и купаний. Воложку мы с ней вброд переходим. Сейчас она после всего разбойничества увлечена дойкой коров. Презрела в конец всякие науки, кроме естественной с коллекциями тарантулов, бабочек и саранчи. Воспитывает одного сироту тарантуленка, хочет везти в Детское. Вчера посадили «свои» огурцы. Мария Федоровна как в доброй бане себя чувствует, и оказывается, как это нам было нужно после каменного сарая. Правда, география Хлыновска с плоскогорием (как Вам известно) продувается со всех стран света: то с сосновых гор, то со степей самарских – и это дает материал для дыхания. В лесу, в соснах невероятно чудесно – ни Луга, ни всё прочее ни к черту не годится. Бражничаем на островах с застругами, где мертвого воскресить можно, если его в накаленный песок положить. А в центре всей этой премудрости Божией – хлыновская жизнь, хоть новую книгу писать. Презрел я докторов, ибо – как только на пароход сел – прекратилась кровь, и посему чёрен солнечно есмь и купаюсь, сколь воды в иссохшей Волге имеется. Но знать давно я не видал такого земного грунта, разрыхленного жарой – он как сухая каша, как в Сахаре вязнет нога; на отмелях щели, что на Луне. Мотыльков и бабочек тучи – небывалый год. Из лесу спустили скот на побережье – волки задирали коз на носу пастухов – это в июне! Пишу я 15-ю главу «Пространства Эвклида»... Словом, дорогой мой, так здесь хорошо, что хотелось бы всем показать. Скоро поедем с музеем на охоту за мамонтами на Вороний остров – здешний музей налажен моим приятелем до мирового значения, но завмузеем сам полы моет – ископаемые себя содержать не умеют».

О поездке художника с семьей в Хвалынск летом 1932 года также сохранилось два его письменных свидетельства, но уже другому адресату: коллекционеру Ф.Ф. Нотгафту. Родной город, куда они прибыли в середине июля, снова встретил жарой. Волга обмелела. Кузьма Сергеевич с дочерью много купались, загорали на песчаных пляжах. Художнику стало легче дышать. Елена Кузьминична Петрова-Водкина очень хорошо запомнила свои первые поездки в Хвалынск и ярко описала их в своих воспоминаниях «Прикосновение к душе»: «Мы с отцом бродили по волжским берегам, по городу, амфитеатром спускающемуся к Волге, по лесам, по меловым горам, окружающим Хвалынск. Он показывал пещеру отшельника, каменное ложе, на котором тот спал и умер. Ходили на старообрядческое кладбище, осматривали красивые надгробья и плиты… Гуляя по окрестностям Хвалынска, отец рассказывал о своих дедах и прадедах, живших на этой земле… Именно на Волге он научил меня плавать…».

Кузьма Сергеевич Петров-Водкин очень глубоко осознавал роль отеческих корней в формировании человека. Он никогда не забывал берег, от которого он отправился в своё далёкое жизненное плавание. О поездке в Хвалынск мечтали многие друзья и знакомые Петрова-Водкина. Композитор Д.Д. Шостакович по рассказам художника влюбился в его хвалынский дом. В июле 1933 года Кузьма Сергеевич сообщает жене: «Я забыл тебе сказать, что Шостакович с ума сходит от желания купить мой дом. Я ему сказал, что он должен его посмотреть, прежде чем решиться, а что я с удовольствием продам, а для матери куплю другой поменьше».

Даже находясь в разлуке с родиной, художник мысленным взором всегда с ней. По письмам матери и брата Александра он знает о драматических событиях, разыгравшихся в Хвалынске в годы гражданской войны: и на высоком холме, наклоненном к Волге, разворачивает художник действие одной из самых значительных своих картин послереволюционного периода «Смерть комиссара» (1928). В автобиографической повести «Пространство Эвклида» Петров-Водкин подчеркнет, какую роль играли его давние походы на этюды в окрестностях Хвалынска: « …обычно эти наброски мало пригождались мне для дальнейших работ, но зато во время разрешения какой-нибудь картины вдруг в голове вспыхнет образ детальнейшего куска пейзажа, где лист дерева, зацепившийся за камень на черной земле, дает мне полный материал для завершения не хватающего в картине плана… и при этом всплывают такие точности обстановки, что мне припоминается всё моё органическое состояние под впечатлением температуры воздуха, запахов растений, моей усталости и целого ряда мыслей, работавших во мне в момент наблюдения». И героев одной из поздних своих работ – молодых влюбленных в картине «Весна» Петров-Водкин поместит в родной хвалынский пейзаж, подаривший художнику его особый, планетарный взгляд на мир.