«…звала Полиною Прасковью…». Цикл «Искусствовед рассказывает»

Все материалы рубрики

«Искусствовед рассказывает...»

О портрете княгини-бабы,
фраке Сурикова,
незаконченной картине
гениального Серова и
ясновидящей эмигрантке

«… она была видением большой красоты и поэзии. С матовым, жемчужно-белым цветом лица, с нежно-розовым румянцем, с тончайшими чертами лица, с белокурыми волосами, отливающими червонным золотом, с редко красивыми поющими линиями её высокой стройной фигуры, поражавшей своими античными пропорциями». Сколько искреннего и восторженного любования в словах князя С.А. Щербатова о своей обожаемой жене – Полине Ивановне (1882-1966), женщине необыкновенной, с судьбой, как в романе.

Её визуальный образ мы можем рассмотреть лишь сквозь призму художественного видения гениальных русских мастеров начала ХХ века. Странно, но не осталось фотографий княгини. Возможно, они когда-нибудь всплывут стараниями исследователя, заинтересовавшегося незаурядной фигурой Полины Ивановны – княгини-бабы и меценатки, благотворительницы и ясновидящей. А пока внимательно вглядимся в единственный её портрет кисти исторического живописца Василия Ивановича Сурикова, находящийся в коллекции Саратовского Радищевского музея.

Княгиня в ярком голубом узорчатом платке, почти полностью закрывающим её фигуру, сидит вполоборота к зрителю. Фон нейтрален, никакие предметы обстановки не отвлекают от главного – строгого волевого лица модели. По-русски повязанный на голове платок подчеркивает характерный рисунок скул, дуги собольих бровей, тонкую линию губ.

История написания портрета хорошо известна благодаря воспоминаниям заказчика, супруга модели князя Сергея Александровича Щербатова (1875-1962) – художника, мецената и коллекционера. В 1902 году он вместе со своим другом художником-любителем В. В. фон Мекком устроил в Петербурге художественный салон «Современное искусство». В доме Щербатовых часто бывали известные художники, в том числе Василий Иванович Суриков, являвшийся для князя «предметом истинного поклонения».

Рафинированному князю импонировала личность художника-сибиряка, обладавшего «чудным здоровьем и крепкими нервами, …человек он был жизни, а не книги». Но не всегда понимали друг друга князь и казак. Рассказывали, что устроил как-то Щербатов званый вечер, где мужчины должны были быть во фраках. Был приглашен и Суриков, который посчитал неуместным для себя этот парадный вид одежды. Он купил в магазине фрачную пару, вложил в коробку с покупкой свою визитную карточку и отправил в роскошный дом на Новинском бульваре. Вместо себя.

Несмотря на подобные жизненные казусы, Суриков и Щербатовы особенно близко подружились во время написания портрета Полины Ивановны. В своих мемуарах «Художник в ушедшей России» князь вспоминал: «Когда жена была больна и лежала в постели, он, как свой человек, сидел часами в спальне у ее кровати, уютно распивая чай, и нельзя было не заслушаться его живых, картинных рассказов. Портретом он увлекался, как юноша, метался то назад, то вперед пред мольбертом, волновался, нервничал…

Я попросил его из моей жены сделать персонажа из толпы «Боярыни Морозовой», русскую бабу типа той, что, опустив голову, стоит у саней. Воля Мекк дал для этой цели чудный нежно-бирюзового цвета большой платок, вывезенный им из Индии, а я просил жену одеть довольно грубую шерстяную кофту с прошивками. Портрет был неудачен по сходству, но что-то очень мне дорогое, «суриковское», в нём было – в духовном выражении глаз, в русском чувстве, в него вложенном…»

Суриков не считал себя портретистом, писал портреты лишь в тех случаях, когда модель была ему интересна, как данном случае. «Уж очень она у вас русская, и красота русская – вот бы написать ее», – говорил он её мужу. Художник словно бы вводил её в ряд своих исторических персонажей. И действительно, облик Полины Ивановны в низко повязанном платке неуловимо напоминает безымянных героинь исторических полотен Сурикова. В её образе подчеркнуты национальные черты внешности и душевного склада, видимая сдержанность и внутренняя женская сила.

Народные основы характера и внешности модели, которые так точно подметил художник, не были чем-то привнесенным в облике Полины Ивановны, и не придуманы Суриковым в угоду своему идеалу женской красоты. Они составляли сущность этой женщины из народа. Потомок Рюриковичей, князь Щербатов женился на крестьянке из поместья Нара Пелагее Розановой. Художник М.В. Нестеров язвительно писал о ней: «… не то бывшая фельшеридца, не то сестра милосердия, счастливо вы́ходившая князя во время его болезни, влюбившая в себя этого по внешности Пьера Безухова, такого огромного, такого породистого». Несмотря на неравенство происхождения, это был счастливый брак. По воспоминаниям А.Н. Бенуа, Щербатовы были «вполне согласные супруги, особенно по душе». Превратившись из Пелагеи в Полину, бывшая крестьянка вполне органично вписалась в аристократическую среду. Она разделяла увлечения мужа, занималась благотворительностью, устраивала в Москве приюты, во время первой мировой войны открыла лазареты для офицеров и нижних чинов. Душевные качества «необычайно милой княгини» располагали к ней современников.

Уже одно то, что к ней проникся нелюдимый В.А. Серов, говорит о многом. Князь Сергей Александрович опасался, что не умеющий льстить мастер станет суровым критиком своей модели. Однако его тревоги оказались напрасными. Художник увлекся Полиной Ивановной, он говорил: «Тут есть, что сделать с фигурой и лицом». Во время сеансов они много беседовали, и Серов неожиданно для себя открыл в ней личность: «А с вами можно разговаривать, а я думал, что с княгинями можно только говорить о шляпках...».

Щербатова стала его последней моделью. В день, когда художник должен был писать портрет красками, он не пришел. «Жена к десяти часам утра надела платье, в котором позировала. Серов был всегда чрезвычайно аккуратен, но на этот раз впервые запоздал. Мы оба с большим интересом ждали, как он начнет работать красками. Вдруг телефон: «У телефона сын Серова, Валентин Александрович очень извиняется, что быть не может, но... он умер», – вспоминал Щербатов. Остался монументальный эскиз углем (242 x 184 см; находится в собрании Третьяковской галереи), где Щербатова стоит, закинув левую руку на декоративную вазу екатерининских времен, в парадном зале дворца на Новинской набережной.

Построенный по проекту архитектора А.И. Таманова особняк стал первым «пентхаусом» в Москве. Его интерьеры отличались особой роскошью и изяществом. Стены украшали живописные полотна русских и европейских художников. На последнем этаже был устроен зимний сад с вечно цветущими камелиями и хризантемами. Гостями этого дома были великородные родственники и друзья-художники. После Октябрьской революции коллекция князя Щербатова была распылена. Некоторые произведения находятся в Третьяковской галерее. Портрет княгини кисти В.И. Сурикова через Государственный музейный фонд был передан в Радищевский музей в 1922 году.

Супруги Щербатовы эмигрировали в 1918 году во Францию. В Париже Полина Ивановна занималась гаданием, готовила душистые масла «по старинным деревенским рецептам». В 1950-е годы они переехали в Рим, там и похоронены.

«Очень русская красота» княгини отражена не только в портретах Сурикова и Серова. Скульптор К.К. Рауш фон Траубенберг сделал с неё статуэтку, отлитую из позолоченной бронзы. Сам Сергей Александрович, бравший уроки у Л.О. Пастернака и С.А. Коровина, а также в школе А. Ашбе в Мюнхене, несколько раз принимался за портрет супруги. Ему казалось «все не так, не то, что надо, слишком все близко сердцу и глазам, теряется свежесть впечатлений, некоторая нужная объективность в оценке модели», чего он не мог достичь. Тем ни менее один портрет он считал удачным. На горизонтального формата холсте он изобразил «лежащую фигуру жены в трудном ракурсе на садовой кушетке, одна рука на груди, другая закинутая назад за голову». Этот портрет, как и многие другие, не сохранился.

Законченный образ княгини Щербатовой мы можем видеть только на живописном, красочном портрете Сурикова. Его цветовой доминантой является индийский платок, написанный с использованием богатой палитры лиловых, бирюзовых, голубых оттенков. Они ложатся рефлексами на лицо, белую блузу героини портрета, её руки в золотых перстнях и кольцах. Спокойный, холодный взгляд серо-голубых глаз, жест руки, поддерживающей платок на груди, закрытость фигуры создают ощутимую дистанцию от зрителя.

Очевидное внешнее и внутренне родство образа Щербатовой с героинями исторических полотен Сурикова привело к распространенному ошибочному выводу о том, что портрет является подготовительным к одному из образов в «Боярыне Морозовой». Когда художник писал свою знаменитую картину, крестьянская девочка Пелагея бегала босая по деревенским улицам, ничего не зная о своем сказочном превращении в Полину. Или знала?.. ведь она была ясновидящей.


Комментарии: 0
Вы будете первым, кто оставит свой комментарий!
Оставить комментарии
Текст сообщения*
Защита от автоматических сообщений