19 июля исполнилось 120 лет Владимира Владимировича Маяковского, «певца революции», выразившего пафос 1920-х – 1930-х годов, пафос «невиданной веры» и устремленности в будущее.

Творчество Маяковского, как всякого великого поэта, не исчерпывается одной характеристикой. Да, стихи о строительстве социализма, обличение «буржуазной мерзости» составляет огромный пласт в его наследии. Но были и чисто лирические стихи, когда человек тонкой и ранимой духовной организации, всю жизнь во имя будущего и созданного им самим имиджа «наступавшей на горло собственной песне», выражал иные настроения:

Я хочу быть понят моей страной,
А не буду понят – что ж?
По родной стране пройду стороной,
Как проходит косой дождь.

Но Маяковский-лирик известен менее чем Маяковский – создатель нового стиля и нового мировоззрения, смотревшего на творчество, как на строительство нового языка, иной образной системы и композиционных принципов. Можно сказать, что он являл собой не только образ, но и осязаемую явь новой и свежей жизни начала 20-х гг. в облике Нового, но вполне конкретного человека. Не только позиция поэта и его поэзия, но и многое другое в нем (чувства, стиль, вкус, воля, манеры, интонации и т.д.), спаянное энергией универсального творчества в единое целое, давало ощущение самой жизни, невиданной прежде.

Вот строки 1916 года, буквально пронизанные ощущением приближения и готовности принятия новой жизни:

Опять,
тоскою к людям ведомый,
иду
в кинематографы, в трактиры, в кафе.
За столиком.
Сияние.
Надежда сияет сердцу глупому.
А если за неделю
так изменился россиянин,
что щеки сожгу огнями губ ему.
Осторожно поднимаю глаза,
роюсь в пиджачной куче.
«Назад,
наз-зад,
н а з а д!»
И еще один пример из сферы формо – и словотворчества. Маленькое произведение носит название «Исчерпывающая картина весны»:

Листочки,
После строчек лис –
Точки.
Те же принципы нес в себе русский живописный авангард, которому было присуще то же возведенное в культ новаторство, освоение новых композиционных принципов, иных соотношений линии и цветового пятна.
Саратовский государственный художественный музей имени А. Н. Радищева обладает прекрасной коллекцией русского авангарда. Её подлинной жемчужиной являются произведения Александры Александровны Экстер (1882-1849). В середине 1910-х годов одной из первых стала внедрять стилистику нового искусства в моду и бытовой дизайн (эскизы платьев, платков, скатертей и т.д.), тем самым закладывая основы «ар деко», универсально охватывающего жизнь «нового искусства». Примером этого может быть ее произведение в собрании Саратовского государственного художественного музея – «Цветная конструкция» 1912 года. Пространство полотна организовано разными плоскостями, геометрическими фигурами – треугольниками, ромбами и квадрата черного, желтого, синего и оранжевого цветов. Плоскости сложены таким образом, что создают иллюзию объема, некой вынесенной на передний план горизонтальной поверхности, поддерживаемой другими. Многие ее работы, как и работу, находящуюся в Радищевском музее отличает игровое начало. Полотно чем-то напоминает головоломку, и ее плоскости хочется перемещать.

«Конструктивизм — это математика, разлитая во все сосуды культуры. <…> Само время ставит перед нами эту идею. <…> Поэзия и наука не только могут объединяться по содержанию, но и сближаться по методам своим. <…> Конструктивизм — это идея организационного эсперанто, на котором могут разговаривать математик и поэт, лингвист и артист. Здесь выражается тенденция своеобразного интерсциентизма, т. е. междуведения» (Корнелий Зелинский. Поэзия как смысл: Книга о конструктивизме. М., 1929) Отсюда — стремление к максимальной экономии средств при создании художественного образа, что, например, в живописи конструктивистов появилось в отвращении к кривой линии и спирали — как к «обходным путям», помехам в достижении художественной цели — и склонности к прямой линии.

А рифма, а именно этого добивался в своем творчестве Маяковский, становится не признаком поэтического произведения, а смыслообразующим её фактором. «Нет рифмы вне смысла», - писал теоретик конструктивизма К. Зелинский, и поэзия Маяковского блестяще подтверждала это. Вот одно из программных его стихотворений «Братья писатели»:

Господа поэты, неужели не наскучили
пажи,
дворцы,
любовь, сирени куст вам?
Если
такие, как вы,
творцы –
мне наплевать на всякое искусство.

Словотворчество, избыточная метафоричность образов отзовется у многих советских поэтов. Достаточно вспомнить Р. Рождественского и А. Вознесенского. Так же как и без открытий в области нового построения пространства, активного использования в живописи геометрических форм и объемов невозможно представить ни П. Пикассо, ни Ф Леже. Новое время в культурном аспекте приравнивалось Маяковским к эпохе Возрождения. Не случайны два его упоминания в ранней поэзии Леонардо да Винчи:

Влево смотрю.
Рот разинул.
Обернулся к первому, и стало иначе:
для увидевшего вторую образину
первый -
воскресший Леонардо да Винчи.

Нет людей.
Понимаете
крик тысячедневных мук?
Душа не хочет немая идти,
а сказать кому? («Надоело»).

И наконец:
Вы говорили:
«Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть».
А я одно видел,
вы – Джоконда,
которую надо украсть!
И украли. («Облако в штанах»)