«….О картинах нельзя писать - как вообще об искусстве. Его можно только чувствовать». К 115-летию Э.М.Ремарка
22 июня 2013 года исполнилось 115 лет со дня рождения одного из самых читаемых авторов XX столетия – Эриха Марии Ремарка. Популярность и неизменная читаемость его произведений не угасает на протяжении всего предыдущего века вплоть до наших дней.
Ранний Ремарк писал о войне. Его роман «На западном фронте без перемен» показал судьбу целого поколения, поколения выброшенного в чудовищную мясорубку Первой Мировой войны. «Их вырвали из привычной жизни... Их швырнули в кровавую грязь войны... Когда-то они были юношами, учившимися жить и мыслить. Теперь они - пушечное мясо. Солдаты. И учатся они - выживать и не думать. Тысячи и тысячи навеки лягут на полях Первой мировой. Тысячи и тысячи вернувшихся еще пожалеют, что не легли вместе с убитыми. Но пока что - на Западном фронте все еще без перемен. Старая, старая песня: «Когда ты вернешься домой, солдат»… И что тогда? А тогда - страна в развалинах. А тогда - нищета, кризис, отчаяние одних - и истерическое веселье других. И - деньги, деньги. Где взять денег? Любовь? Порядочность? Все это в прошлом. Теперь каждый сам за себя. Каждый выживает в одиночку.....» (Э. М. Ремарк. На Западном фронте без перемен»).
Для побежденной Германии, как и для всей Европы, война принесла не только огромные человеческие потери, но и крушение идеалов, и смену общественных приоритетов. Жить прежними ценностями оказалось больше невозможным. Отсюда – исполненные горечи и отрицающие привычные представления о присущих человеку эмоциях афоризмы писателя: «Смерть одного человека — это смерть; смерть двух миллионов — только статистика». Или переосмысленная истина о врачующей способности времени: «А время — оно не лечит. Оно не заштопывает раны, оно просто закрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений, новых ощущений, жизненного опыта. И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает, и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль… и новую жизнь… Время — плохой доктор. Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые… Так и ползем по жизни, как ее израненные солдаты… И с каждым годом на душе все растет и растет количество плохо наложенных повязок…».
Ремарк художественно показал античеловечность любой войны, боль и смерть как её составляющие, изломанность восприятия обыденности и невозможность вернуться к ней как следствие той же войны.
В собрании Саратовского государственного художественного музея имени А. Н. Радищева сюжет из Первой Мировой войны присутствует в графическом листе М. Шагала «Раненый солдат» (Второй вариант названия «На носилках»). Он датируется 1914 годом и выполнен в технике «перо, гуашь, кисть». Изогнутая от боли фигура человека, держащегося за раненый живот, лежащего на носилках – таков единственный образ данной картины. Контраст черного и белого, на котором построена работа не оставляет сомнений в ее основной мысли – мысли о бесчеловечности и безжалостности войны, ставящей любого человека на грань жизни и смерти. С другой стороны, намеренно угловатая фигура, некоторая непринужденность позы, ослепительно белые носилки и тот же контраст черного и белого за окном, и как бы вздыбленное, лишенное опоры пространство листа позволяет говорить о его гуманистическим и, как ни странно, жизнеутверждающем содержании.
Впрочем, несмотря на опыт двух войн, нацизма и эмиграции жизнелюбием проникнуты фактически все произведения Ремарка. Он был убежден, что ничто не разъедает человеческую душу так, как отчаяние. Обреченность человека при фашизме, пронизанная неизвестностью эмиграция, бесправие приезжего из другой страны в любом государстве мира, - весь этот чудовищный опыт преодолевается только самим человеком, его отношением к жизни. «Неужели ты все еще не понял, что мы живем в эпоху страха? – говорит Хирш, персонаж романа «Земля обетованная». - Страха подлинного и мнимого? Страха перед жизнью, страха перед будущим, страха перед самим страхом? И что нам, эмигрантам, уже никогда от страха не избавиться, что бы там ни случилось? Или тебе не снятся сны?»
Но страх оказывается преодолеваем благодаря чувствам, присущим человеку: голоду, любви, ненависти, дружбе, интересу, чувству юмора. Для героя «Земли обетованной», живущим под именем Людвига Зоммера, таким спасительным кругом оказывается искусство. Во время войны он, во время облавы на эмигрантов из Германии, благодаря директору музея, прячется в Брюссельском художественного музее. И постепенно искусство захватывает его: «Надо было двигаться, как-то себя развлекать. И первым что меня всерьез захватило, оказалась коллекция китайской бронзы. Светлыми лунными ночами я принялся ее изучать. Она мерцала, как нефрит, матово отливая зеленью и голубизной блеклого шелка. Вместе с переменами зыбкого ночного освещения менялись и оттенки патины. В эти месяцы я научился понимать: надо уметь долго смотреть на вещи, прежде чем они с тобой заговорят. Конечно, я научился этому от отчаяния, силясь, во что бы то ни стало победить страх, и долгое время это упорное глазение было всего лишь бегством от самого себя, покуда в одну из ночей, при ясном свете умытого весенней грозой лунного полумесяца, вдруг не обнаружил, что впервые начисто позабыл о своем страхе и на несколько мгновений как бы слился с этой бронзой». Позже, уже в Нью-Йорке, в самом конце войны, он устраивается к антикварам, братьям Сильверам, где ему удается купить и перепродать китайскую вазу.
Как «эксперт из Лувра» в Нью-Йорке он подрабатывает также у торговца картинами. И оказывается, что, прячась в кладовке музея, он научился хорошо разбирать в живописи. Вот его ироничная оценка «реалистического» произведения живописи, созданного для потакания самым непритязательным вкусам публики: «Над широченной, сквернейшего модерна кроватью тяжело нависал лесной пейзаж в массивной золотой раме - с ревущим оленем-самцом, несколькими самками да еще и ручьем на переднем плане.
Картина повергла меня в полную оторопь.
-Что, господин Купер охотник? - вымолвил я наконец.
Служанка покачала головой.
-Может, он это сам нарисовал?
- Да что вы, Господь с вами! Если бы он так мог! Это его любимая картина. Великолепно, правда? Все как живое. Даже пар от морды оленя видно». «Просто поразительно, - продолжает герой Ремарка, - сколь велика любовь к искусству в душах чиновников, пограничников, охранников, диктаторов и убийц. Демократы, кстати, тоже не исключение».
А вот его характеристика полотен импрессионистов, которыми торгует тот же персонаж: «А перед лицом этих картин всякие оговорки и вовсе отпадали. Главным в них были пейзажи, где люди появлялись лишь для разнообразия, для оживления. Эти виды светились, они не кричали, в них не было орущей национальности. Ты видел в них лето, и зиму, и осень - и вневременье, вечность; муки их создания улетучились из полотен, как дым, одиночество изнурительного труда перевоплотилось в счастливую и серьезную сосредоточенность того, что дано нам сегодня, настоящее преодолело в них прошлое точно так же, как и в бронзе древнего Китая».
В Саратовском государственном художественном музее имени А. Н. Радищева импрессионизм представлен одним полотном. Но, в известной мере влияние «барбизонской школы», и «выросшего» на ней импрессионизма испытал основатель Радищевского музея А. П. Боголюбов. Его «Мельница в Вёле» конца 1880-х годов по настроению и мотиву соответствует тексту романа, ибо главное в нем – донести до зрителя определенное, действительно, вневременное состояние природы.
Сам Ремарк коллекционировал антиквариат, ковры, искусство Ближнего Востока и живопись XIX и начала XX веков. В его собрании были произведения Ван Гога, Сезанна, Пикассо, Ренуара. Роман «Земля обетованная» - подтверждение тому, что он разбирался в искусстве. Но всё же перед нами роман не об искусстве и знатоке антиквариата, а о переломанной судьбе человека XX века, утратившего семью, профессию, родину. Название романа можно трактовать как достижения некоего рая – «земли обетованной», как для племени библейского Моисея. И при полном отсутствии идеализации Америки, Ремарк всё же признателен стране, не знавшей фашизма и принявшей огромной количество эмигрантов.
Но смысл названия оказывается шире. Как и образ музея, приютившего человека, взявшего имя Людвига Зоммера. Музей не только убежище от гестаповской облавы, но и убежище духовное, дающее человеку возможность сохранить себя самого. И в этом контексте «земля обетованная» - не только Нью-Йорк, но и искусство, культурный пласт, созданный многими поколениями и многими национальностями, за которое цепляется измученное потерями сознание человека XX века, позволяющее человеку сохранить себя самого.
Ранний Ремарк писал о войне. Его роман «На западном фронте без перемен» показал судьбу целого поколения, поколения выброшенного в чудовищную мясорубку Первой Мировой войны. «Их вырвали из привычной жизни... Их швырнули в кровавую грязь войны... Когда-то они были юношами, учившимися жить и мыслить. Теперь они - пушечное мясо. Солдаты. И учатся они - выживать и не думать. Тысячи и тысячи навеки лягут на полях Первой мировой. Тысячи и тысячи вернувшихся еще пожалеют, что не легли вместе с убитыми. Но пока что - на Западном фронте все еще без перемен. Старая, старая песня: «Когда ты вернешься домой, солдат»… И что тогда? А тогда - страна в развалинах. А тогда - нищета, кризис, отчаяние одних - и истерическое веселье других. И - деньги, деньги. Где взять денег? Любовь? Порядочность? Все это в прошлом. Теперь каждый сам за себя. Каждый выживает в одиночку.....» (Э. М. Ремарк. На Западном фронте без перемен»).
Для побежденной Германии, как и для всей Европы, война принесла не только огромные человеческие потери, но и крушение идеалов, и смену общественных приоритетов. Жить прежними ценностями оказалось больше невозможным. Отсюда – исполненные горечи и отрицающие привычные представления о присущих человеку эмоциях афоризмы писателя: «Смерть одного человека — это смерть; смерть двух миллионов — только статистика». Или переосмысленная истина о врачующей способности времени: «А время — оно не лечит. Оно не заштопывает раны, оно просто закрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений, новых ощущений, жизненного опыта. И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает, и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль… и новую жизнь… Время — плохой доктор. Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые… Так и ползем по жизни, как ее израненные солдаты… И с каждым годом на душе все растет и растет количество плохо наложенных повязок…».
Ремарк художественно показал античеловечность любой войны, боль и смерть как её составляющие, изломанность восприятия обыденности и невозможность вернуться к ней как следствие той же войны.
В собрании Саратовского государственного художественного музея имени А. Н. Радищева сюжет из Первой Мировой войны присутствует в графическом листе М. Шагала «Раненый солдат» (Второй вариант названия «На носилках»). Он датируется 1914 годом и выполнен в технике «перо, гуашь, кисть». Изогнутая от боли фигура человека, держащегося за раненый живот, лежащего на носилках – таков единственный образ данной картины. Контраст черного и белого, на котором построена работа не оставляет сомнений в ее основной мысли – мысли о бесчеловечности и безжалостности войны, ставящей любого человека на грань жизни и смерти. С другой стороны, намеренно угловатая фигура, некоторая непринужденность позы, ослепительно белые носилки и тот же контраст черного и белого за окном, и как бы вздыбленное, лишенное опоры пространство листа позволяет говорить о его гуманистическим и, как ни странно, жизнеутверждающем содержании.
Впрочем, несмотря на опыт двух войн, нацизма и эмиграции жизнелюбием проникнуты фактически все произведения Ремарка. Он был убежден, что ничто не разъедает человеческую душу так, как отчаяние. Обреченность человека при фашизме, пронизанная неизвестностью эмиграция, бесправие приезжего из другой страны в любом государстве мира, - весь этот чудовищный опыт преодолевается только самим человеком, его отношением к жизни. «Неужели ты все еще не понял, что мы живем в эпоху страха? – говорит Хирш, персонаж романа «Земля обетованная». - Страха подлинного и мнимого? Страха перед жизнью, страха перед будущим, страха перед самим страхом? И что нам, эмигрантам, уже никогда от страха не избавиться, что бы там ни случилось? Или тебе не снятся сны?»
Но страх оказывается преодолеваем благодаря чувствам, присущим человеку: голоду, любви, ненависти, дружбе, интересу, чувству юмора. Для героя «Земли обетованной», живущим под именем Людвига Зоммера, таким спасительным кругом оказывается искусство. Во время войны он, во время облавы на эмигрантов из Германии, благодаря директору музея, прячется в Брюссельском художественного музее. И постепенно искусство захватывает его: «Надо было двигаться, как-то себя развлекать. И первым что меня всерьез захватило, оказалась коллекция китайской бронзы. Светлыми лунными ночами я принялся ее изучать. Она мерцала, как нефрит, матово отливая зеленью и голубизной блеклого шелка. Вместе с переменами зыбкого ночного освещения менялись и оттенки патины. В эти месяцы я научился понимать: надо уметь долго смотреть на вещи, прежде чем они с тобой заговорят. Конечно, я научился этому от отчаяния, силясь, во что бы то ни стало победить страх, и долгое время это упорное глазение было всего лишь бегством от самого себя, покуда в одну из ночей, при ясном свете умытого весенней грозой лунного полумесяца, вдруг не обнаружил, что впервые начисто позабыл о своем страхе и на несколько мгновений как бы слился с этой бронзой». Позже, уже в Нью-Йорке, в самом конце войны, он устраивается к антикварам, братьям Сильверам, где ему удается купить и перепродать китайскую вазу.
Как «эксперт из Лувра» в Нью-Йорке он подрабатывает также у торговца картинами. И оказывается, что, прячась в кладовке музея, он научился хорошо разбирать в живописи. Вот его ироничная оценка «реалистического» произведения живописи, созданного для потакания самым непритязательным вкусам публики: «Над широченной, сквернейшего модерна кроватью тяжело нависал лесной пейзаж в массивной золотой раме - с ревущим оленем-самцом, несколькими самками да еще и ручьем на переднем плане.
Картина повергла меня в полную оторопь.
-Что, господин Купер охотник? - вымолвил я наконец.
Служанка покачала головой.
-Может, он это сам нарисовал?
- Да что вы, Господь с вами! Если бы он так мог! Это его любимая картина. Великолепно, правда? Все как живое. Даже пар от морды оленя видно». «Просто поразительно, - продолжает герой Ремарка, - сколь велика любовь к искусству в душах чиновников, пограничников, охранников, диктаторов и убийц. Демократы, кстати, тоже не исключение».
А вот его характеристика полотен импрессионистов, которыми торгует тот же персонаж: «А перед лицом этих картин всякие оговорки и вовсе отпадали. Главным в них были пейзажи, где люди появлялись лишь для разнообразия, для оживления. Эти виды светились, они не кричали, в них не было орущей национальности. Ты видел в них лето, и зиму, и осень - и вневременье, вечность; муки их создания улетучились из полотен, как дым, одиночество изнурительного труда перевоплотилось в счастливую и серьезную сосредоточенность того, что дано нам сегодня, настоящее преодолело в них прошлое точно так же, как и в бронзе древнего Китая».
В Саратовском государственном художественном музее имени А. Н. Радищева импрессионизм представлен одним полотном. Но, в известной мере влияние «барбизонской школы», и «выросшего» на ней импрессионизма испытал основатель Радищевского музея А. П. Боголюбов. Его «Мельница в Вёле» конца 1880-х годов по настроению и мотиву соответствует тексту романа, ибо главное в нем – донести до зрителя определенное, действительно, вневременное состояние природы.
Сам Ремарк коллекционировал антиквариат, ковры, искусство Ближнего Востока и живопись XIX и начала XX веков. В его собрании были произведения Ван Гога, Сезанна, Пикассо, Ренуара. Роман «Земля обетованная» - подтверждение тому, что он разбирался в искусстве. Но всё же перед нами роман не об искусстве и знатоке антиквариата, а о переломанной судьбе человека XX века, утратившего семью, профессию, родину. Название романа можно трактовать как достижения некоего рая – «земли обетованной», как для племени библейского Моисея. И при полном отсутствии идеализации Америки, Ремарк всё же признателен стране, не знавшей фашизма и принявшей огромной количество эмигрантов.
Но смысл названия оказывается шире. Как и образ музея, приютившего человека, взявшего имя Людвига Зоммера. Музей не только убежище от гестаповской облавы, но и убежище духовное, дающее человеку возможность сохранить себя самого. И в этом контексте «земля обетованная» - не только Нью-Йорк, но и искусство, культурный пласт, созданный многими поколениями и многими национальностями, за которое цепляется измученное потерями сознание человека XX века, позволяющее человеку сохранить себя самого.
Комментарии: 0
Вы будете первым, кто оставит свой комментарий!
Наши партнеры
