К годовщине А.С. Пушкина

С 1997 года Россия отмечает Пушкинский день. Снова зазвучат стихи величайшего из русских поэтов, создателя русского литературного языка в том виде, в каком мы им сейчас пользуемся. В связи с памятными датами мировой культуры, которые постоянно освещаются на сайте Радищевского музея, хотелось бы написать и о Пушкине.

Пушкинская эпоха для России была «культурным взрывом». Почти из ничего появилась журналистика, литературная полемика, поэты, которых читала вся образованная публика. И, собственно, Пушкин. О времени, которое Анна Ахматова характеризовала так: «В дворцовых залах, где они танцевали и сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги, а их бедные тени изгнаны оттуда навсегда. Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь бывал Пушкин, или: здесь не бывал Пушкин. Все остальное никому не интересно». Блестящий образец власти художественного слова, созвучный, может быть, лишь словам из фильма «Аноним»: Р. Эммериха: «Всё пройдет, а то, что написал я – останется навсегда».

В Радищевском музее нет ни одного портрета великого поэта. Но есть портреты его современников. В частности портреты тех, кто его писал. Оба произведения принадлежат кисти Василия Андреевича Тропинина.

Портретное наследие Тропинина огромно. Среди его портретов интимные и репрезентативные, однофигурные и групповые, дворянские, крестьянские и мещанские. Портреты из коллекции Саратовского государственного художественного музея занимают в них достойное место. В «Автопортрете с кистями и палитрой на фоне окна с видом на Кремль» 1846 года» Тропинин представляет себя зрителю как художника (палитра и кисти в руке) и как москвича (вид Кремля на заднем плане картины). Произведение демонстрирует уровень мастерства художника – лицо темнее фона, что требует огромного художественного мастерства. Эта картина – безусловное творческое кредо Тропинина. Он заявляет о себе как о русском художнике: ведь Кремль – русская историческая святыня. А за девятнадцать лет до этого Тропинину заказывает портрет Пушкин. Пушкинская иконография широко исследована, и поэтому нет смысла подробно на ней останавливаться. Отметим, что Тропинин любил писать свои модели в халате, в домашней обстановке. И костюм Пушкина полностью придуман им. Одежда поэта представляет собой сочетание внешних атрибутов байронизма (расстегнутый ворот рубашки с большим белым воротником, небрежно повязанный галстук – шарф) с типично московской принадлежностью костюма – халатом, и в целом выражало представления художника о свободной личности.

Другим художником, оставившим потомкам прекрасно выполненный на полотне образ поэта был Орест Адамович Кипренский. Его портрету Пушкин посвятил стихи:
Любимец моды легкокрылой,
Хоть не британец, не француз,
Ты вновь создал, волшебник милый,
Меня, питомца чистых муз, -
И я смеюся над могилой,
Ушед навек от смертных уз.

«Портрет Пушкина» работы Кипренского был столь популярен, что именно с него сделал гравюру Н. И. Уткин. Положив в основу своего портрета знаменитое полотно О.А.Кипренского, Уткин внес значительный вклад в иконографию Пушкина.

Сравнивая гравюру с портретом, можно сразу заметить, что на нее не попали скрещенные руки поэта, убрана также бронзовая фигура Музы. Это заставляет зрителя пристальнее вглядываться в лицо Пушкина. Но гравёр и лицо передает по - своему. Оно несколько удлинено, изменился взгляд поэта, иначе показаны волосы.

Портрет был впервые напечатан в «Северных цветах на 1828 г.», где были помещены главы из произведений А.С. Пушкина «Евгений Онегин» и «Граф Нулин».

А коллекция живописи музея имени А. Н. Радищева представляет образ самого Уткина, выполненная Тропининым. Знаменитый гравер представлен за работой – в его руке карандаш. Но смотрит он не на работу, а на зрителя. На заднем плане работы – голова Аполлона, покровителя искусства Пушкин никогда не был художественным критиком. Его заметки о произведениях искусства случайны и едва ли сводимы к системе. Так известно, что ему не пришлись по сердцу иллюстрации к «Евгению Онегину» в»Невском альманаха», и он отозвался на них в 1829 году эпиграммой:
Вот перешед чрез мост Кокушкин,
Опершись <…> о гранит,
Сам Александр Сергеич Пушкин
С мосьё Онегиным стоит.
Не удостоивая взглядом
Твердыню власти роковой,
Он к крепости стал гордо задом:
Не плюй в колодец, милый мой.

Кроме того, говоря об отношении Пушкина к изобразительному искусству, следует отметить, что он был одним из немногих, кто посещал Эрмитаж в эпоху Николая I. Он был допущен, как в сам музей, так и по официальному разрешению, в библиотеку Вольтера, приобретенную Екатериной Великой в 1779 году. Поэт пишет записку Бенкендорфу, выражая в ней «покорнейшую просьбу о дозволении рассмотреть находящуюся в Эрмитаже библиотеку Вольтера, пользовавшегося разными редкими книгами и рукописями, доставленными ему Шуваловым для составлении его Истории Петра Великого».

Об этом необычном прошении Бенкендорф докладывает Императору. Николай, заинтересованный в том, чтобы рукой Пушкина была написана история Петра, нарушает запрет, и 1 марта 1832 года, и в письме Министру Императорского двора Бенкедорф сообщает, что «Его Императорское величество по всеподданейшему докладу моему изъявил на сие всемилостивейшее свое соизволение». 10 марта 1832 года Пушкин посещает библиотеку. В XIX веке он был единственным, кто видел библиотеку Вольтера. Летом 1834 года в Петербург привезли картину К. Брюллова «Последний день Помпеи», которая была выставлена в одном из дворцовых залов. Это событие нашло отражение в экспромте Е. Баратынского:
Принес ты мирные трофеи
С собой в отеческую сень, —
И был последний день Помпеи
Для русской кисти первый день!

в стихотворении А. С. Пушкина:
Везувий зев открыл - дым хлынул клубом – пламя
Широко развилось, как боевое знамя.
Земля волнуется - с шатнувшихся колонн
Кумиры падают! Народ, гонимый страхом,
Под каменным дождем, под воспаленным прахом,
Толпами, стар и млад, бежит из града вон.

Оба поэтических произведения датированы 1834 годом и очевидно, что они оба навеяны экспонированном в эрмитажном зале полотна К. П. Брюллова.

То, что Пушкин был посетителем Эрмитажа и посещал его не единожды, свидетельствует и его стихотворение «Полководец», навеянное посещением Галереи 1812 года, где экспонировались парадные портреты героев 1812 года кисти Дж. Доу. Об этом свидетельствует начало стихотворения: «У русского царя в чертогах есть палата» и собственно описание выставленных портретов:
<…> а все плащи да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
Нередко медленно меж ими я брожу
И на знакомые их образы гляжу.

И зарисовка скульптуры Вольтера работы Гудона, и два поэтических произведения Пушкина, посвященные участникам войны 1812 года и «Последнему дню Помпеи» указывают на то, что в эпоху Николая I Пушкина можно считать одним из первых посетителей Эрмитажа. Вместе с тем, первая строка стихотворения «Полководец» «У русского царя в чертогах есть палата» указывает на то, что Эрмитаж осознается поэтом - посетителем не как музей, а как часть царской резиденции, что соответствует действительности для первой половины XIX века.